С.О. Кузнецов. «Мы можем сделать состояние через готические стекла». Неудача «дела Брюлловых». Журнал «Новый мир искусства» (№ 3, 1998).

Чтение готических романов, коллекционирование старинного оружия, участие в «крестовых походах» на Константинополь во время турецких войн и личные впечатления от знакомства с западноевропейскими руинами величественных средневековых замков привели к неожиданному появлению в 1820-е годы в Петербурге русской готики. Это малоизвестное явление отчасти можно связать с англоманией, охватившей петербургское общество в период борьбы с Наполеоном, отчасти списать на традиционные связи русского двора с немецкими государствами (тем более что Николай I, главный вдохновитель мимолетного стиля, не случайно называемого «Николаевская готика», был женат на прусской принцессе Шарлотте, ставшей в России Александрой Федоровной).

Распространению новой моды деятельно способствовали и французские художники – Огюст Монферран, Иосиф Шарлемань, Николай Бенуа. Семья художников Bruilleur (Брюлло) тоже оказалась вовлечена в стремительное формирование готического рынка, главным дефицитом которого оказались витражи.

Об этом факте повествует хранящееся в семейном архиве письмо, написанное иконописцем Федором Брюлло архитектору Александру, не публиковавшееся прежде. Его полный текст, а также некоторые факты биографии знаменитой семьи позволяют составить представление о потерпевшем фиском «торговом доме Брюлловых» по продаже цветных стекол. Именно они, подобно фарфору в эпоху рококо, были одним из главных средств создания модного интерьера. Особенность художественной ситуации тех лет, открывшей дорогу для предпринимательской деятельности, заключалась в желании монарха распространить экзотический элемент культового здания и в невозможности государственных предприятий такой заказ исполнить, а соответственно, в появившемся шансе для художников, опередив конкурентов, заработать на новом увлечении.

В 1822 году Александр и Карл Брюлло, превратившиеся по специальному императорскому указу в Брюлловых, на средства Общества поощрения художеств отправились в пенсионерскую поездку. Их главной целью было посетить Италию. Задачей первого из них, архитектора, было изучение и реставрация классических памятников древности. Однако российский романтик предчувствовал свое иное назначение: «Не лучше ли заниматься всем тем, что только питает наше воображение, чем сидеть над древними обломками и рассуждать о прошедшем их состоянии и изъяснять их назначения». (1)

Это был результат столкновения Брюлловых со средневековыми памятниками, осмотр которых оставил глубокий след в их душе. Вскоре после отъезда они писали отцу из Риги: «…ходили осматривать город и в первый раз видели готические строения, и хотя не очень значительные, но готические» (2). Новизна впечатлений не позволяла русским французам в полной мере описать свои чувства, что показывает письмо Александра из Мюнхена: «Дождались рассвета… пошли, руководимые случаем, который нас скоро привел к церкви, называемой Frauen-kirche. Окинув взором все здание, увидели огромное готическое строение (для нас совершенно новое). Эта церковь [и картина в ней. – С.К.] сделали на нас такое впечатление…» (3) Карл Брюллов, занимаясь копированием картин эпохи Возрождения, сетовал о невозможности обратится к «готической» теме: «Сильнейшим моим желанием всегда было произвести картину из российской истории. Читая оную, избрал я следующий сюжет: Олег, подступив под стену Константинополя, принуждает оный к сдаче». (4)

Готические соборы, возможно, не запомнились бы Брюлловым, если бы Александр уже находясь во Франции, не получил от находившегося в России брата Федора письмо, в котором говорилось: «Я посылал вам от июня месяца письмо, в котором я тебя убедительно прошу привести [c] собою [картины], писанные на стеклах через огонь, как делали древние в 1500 году. Теперь Государь желает, чтобы были в церквах образа и окна таким образом писаны, но секрет красок никто здесь не знает. И стеклянный и фарфоровый завод сказались, что не в состоянии сделать этого. То мне хотелось этого узнать и воспользоваться сим случаем [выделено нами. – С.К.] Федор и сам не сидел сложа руки: „Я уже год занимаюсь составлением этих химических красок, но никак не могу дойти до всех красок… то прошу тебя постараться хорошенько посмотреть в Париже и Берлине. Там их пишут. Каким образом пишут? Не можешь ли привесть их красок? Здесь берутся их разложить и узнать секрет их: я имею книги как это производить, состав красок как обжигать, в какой печи, но может быть имеют весьма легкий способ производить без малейшего труда“. Описание применяемой самим Федором технологии заканчивалось гордым утверждением: „Я здесь всех библиотекарей поднял и разрыл их библиотеки… следственно ты видел моего старания к достижению цели… Кода приедешь мы можем сделать хорошее состояние через эти готические стекла“. В последней фразе сосредоточена суть письма. И наконец, самое важное место, повествующее о придворном увлечении, которое и должно обеспечить успех будущего предприятия: „в Петербурге входит в большую моду все готическое“ в Петергофе маленький дворец выстроен для императрицы Алекса[ндры] Федо[оровны] в готическом вкусе, в Царском Селе – Ферма: теперь граф Потоцки уже сделал столовую готическую и все мебели и тому следуют уже все господа и рвутся за готическим и стекла чтоб к тому были, а их не имеется». (5)

В конце мы узнаем причину настоятельной просьбы петербургского корреспондента, видевшего, кроме создания требуемого товара на месте, иной – посреднический – путь для развития дела: «Граф Потоцки мне заказал хоть из масла чтоб написал он и тем уже доволен, но прочность где? Как не напиши и какие краски не возьми – они изменяются. – То сделай милость по возвращении назад или где только можешь достать писанный стекол не манкируй, но возьми их с собой, чтобы можно составить окно. [То есть собрать композицию из разных старинных витражей, как было сделано в царскосельском Арсенале, где существовало окно, составленное из 72 стекол XVI-XVII веков. – С.К.] У Монферрана есть одно окно вставлено и на сие смотрят, приезжают разиня рот как на чудо удивляются с сожалением, как жаль, что у нас это нельзя достать; пока оно в нове и желают, то надо воспользоваться [благо]приятным случаем». Брат Александра даже готов указать адрес: «Секла по большей части можно получить у немецких крестьян или стекольщиков, так что оное можешь опять продать [и] уже верно заплатить не за работу, а за древность. Монферран ценит свое окно в 13000. Следовательно, ты можешь себе представить на какой ноге gotike».

Участие в новом семейном деле принял еще один член семьи: «Батюшка при удобном случае достал две книги: все готические строения 12, 13, 14 [веков] во Франции южной». Резчик по дереву П. И. Брюлло, по воспоминаниям П. Соколова, «был известен как отличный живописец по стеклу с серебром и золотом, подражая в этом роде времени средних веков» (6) Так готовилась основа для оригинальной рабоы Александра как архитектора, призванного лишить монополии Монферрана, который «только и делает, что готические рисунки и все его помощники». Объяснение такой предусмотрительности содержится в заключительных строках письма, дающих уникальную характеристику времени: «Вот моя единственная просьба к тебе и равно твоя польза. Ты мы посмотрел, что я делаю – все, что придется и масляными красками, клеевыми… и тут нет работы». (7) О том же и в другом письме: «А чтобы заказали картины писать – того и не слыхано. Один только М. Н. Воробьев был так счастлив, что Государь ему заказал написать картину „Взятие Варны“. Ну что-то  будет Карл делать, когда приедет?» (8)

Письмо о витражах написано 4 августа 1829 года, то есть тем самым летом, которое было богато событиями, имеющими прямое отношение к теме нашей статьи. Июньское письмо Федора в Париж определенно было связано с проведением в Петербурге Первой выставки мануфактурных изделий. Показ успехов национальной промышленности, проходивший с 15 мая по 8 июня, имел грандиозный успех. За три недели его посетило 100 000 горожан. «Знатоки с любопытством рассматривали небольшие ширмы для окон цветными живописными стеклами».  (9) Они были произведены на фабрике Бахметьева в селе Пестровка Пензенской губернии, стоили 350 рублей и сопровождались особым комментарием каталога:  «Искусство живописи на стекле было уже известно и древним, и состояло в великом уважении, но за три века перед сим было забыто и едва ли не потеряно. … Те, кто имели случай видеть превосходные картины кисти Рейнольдса, изображенные на готических окнах старинных церквей в Англии, признаются, что ничего не может быть очаровательнее: они располагают душу к благоговению». Лихорадочная деятельность Брюлло показала, что слова неизвестного автора описания экспонатов – «можно ожидать, что Выставка возбудит во многих дух предприимчивости» — оказались пророческими.

Упомянутый Федором маленький дворец в Петергофе, в парке Александрия, получивший название Котттедж, был создан придворным архитектором Адамом Менеласом, оставившим в 1784 году Шотландию ради работы в далекой России. После женитьбы в 1817 году великого князя Николая Павловича на прусской принцессе ему было предписано строить в готической стиле. С приходом своего покровителя на трон Менелас начал сооружение Коттеджа, которое было закончено в 1829 году укреплением над входом камня, взятого с крепости Варна во время турецкой войны. Завершен дворец был в августе, когда русские войска находились в ста километрах от Константинополя. В июне того же года Николай I стал победителем проходившего Потсдаме рыцарского турнира, воскрешавшего средневековые традиции. Завоеванный им Потсдамский кубок разместился в гостиной дворца, ставшего в России первым проявлением нового вкуса. Тогда же началось повсеместное распространении художественного направления, давшего затем более совершенные примеры, чем Коттедж. Достаточно назвать Придворные конюшни 1850-х годов Н. Бенуа, обучавшегося в Италии именно готике. Однако готический рынок оставался узким. Его расширению препятствовало два обстоятельства – отсутствие знающих художников и невозможность производства доступных для среднего слоя элементов «стиля», среди которых были крайне дорогие цветные стекла.

В 1831 году Менелас умер, оставив Шарлеманя заканчивать в той же Александрии Капеллу – небольшую православную церковь во имя св. Александра Невского «в готическом вкусе», где в окнах была использована живопись на стекле на сюжет Рафаэля. Вернувшемуся в 1830 году в Петербург Александру Брюллову сразу же повезло. Ему было поручено построить храм во имя Св. апостолов Петра и Павла в Парголове для вдовы церемониймейстера дворца француза Адольфа Полье графини Шуваловой. Архитектор использовал при сочинении проекта найденную отцом книгу о готических постройках южной Франции. Иконы писал Федор, а «окна храма““ расписывал по цветным стеклам мастер Рябков». Это был удачный опты, вызвавший необыкновенный энтузиазм. Постройку восторженно встретил Николай Гоголь. Писатель, подготовивший статью с резким осуждением современной ему архитектуры, после появления парголовского шедевра вынужден был сделать примечание: «В последнее время вкус в Европе улучшился и особенно в нашей любезной России. Многие архитекторы уже делают честь; из них должно упомянуть о Брюллове». И далее:  «Жаль, что ему до сих пор не поручено еще ни одно колоссальное дело…»

И все же готические здания, которые великий фантазер желал увидеть в Петербурге, в столице православного государства не могли появится. Их сооружению, как ни парадоксально, препятствовал сам инициатор «средневекового строительс тва» Николай I, к примеру, не разрешил Монферрану, желавшему прорекламировать свои возможности, воплотить проект собственного дома в готическом стиле. Так что архитектор имел в нем лишь капеллу с тем самым окном-витражом, упомянутым в письме Федора Брюллова. Поэтому работа для графини Шуваловой оказалась уникальной. В следующие два десятилетия Александр создал еще несколько выдающихся готических интерьеров, среди которых Александровский зал в Зимнем дворце и Белый зал в Мраморном дворце.

Карл Брюллов вернулся из-за границы только в 1836 году и сразу же получил от императора заказ на писание запрестольного образа в Казанский собор. Он был готов разобрать стену знаменитого сооружения для того, чтобы поместить туда витраж «Взятие на небо богоматери». Узнав об отказе монарха внести изменение в воронихинский шедевр, живописец, по словам М. Железнова, самонадеянно воскликнул: «У нас все делается по-чиновнически, всякая новая мысль встречает сопротивление… Если бы мне позволили написать транспарант  (транспарантами в России называли витражи – от французского transparent, прозрачный – С.К.), то я бы сделал что-нибудь         гораздо получше теперешнего». (10)

Дело Брюлловых не состоялось. Александр, скорее всего, не посетил баварских крестьян. Опыты Федора, как и некоторых других поклонников цветных стекол в России, не дали особых результатов. Когда пришло время поставить большой витраж в Исаакиевском соборе, его пришлось заказать в Мюнхене. Лучшим отечественным произведением в этом виде прикладного искусства был изготовленный в 1896 году на Мальцовском заводе в г. Гусь-Хрустальный по проекту Михаила Врубеля витраж «Рыцарь», который, правда, погиб ровно через столетие после создания и в настоящее время восстанавливается … в Англии. В России же интерес к витражам оказался утрачен, и лишь новое появление рынка может воссоздать индустрию хрупких картин.

 

  1. А. П. Брюллов – П. А. Кикину 21 апреля 1825 г. // Архив Брюлловых. Ред. и прим. И. А. Кубасова. СПб., 1900. С. 76.
  2. Архив Брюлловых … С. 6.
  3. А. Брюллов – родителям 26 марта 1823 г. // Архив Брюлловых… С. 15.
  4. К. П. Брюллов – П. А. Кикину 9 декабря 1823 г. // Архив Брюлловых… С. 34.
  5. Как указано нам Л. В. Хайкиной, здесь имеется в виду существующий до сих пор интерьер дома на Английской набережной, 8, принадлежавшего с 1824 года оберцеремониймейстеру двора графу С. С. Потоцкому, пригласившему, по нашему мнению для создания зала Монферрана.
  6. Соколов. П. Воспоминания. Ред., вст. статья и прим. Э. Голлербаха. Л., 1930. С. 52-53.
  7. Отдел рукописей ГРМ. Ф. 31., д. 13. Л. 13-об. – 14 об.
  8. Архив Брюлловых… С. 105.
  9. Описание первой публичной выставки российских мануфактурных изделий, бывшей в С.-Петербурге в 1829 г. СПб., 1929. С. 214.
  10. К. П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. кн. и авт. предисл. Н. Г. Машковцев. М., 1961. С. 156.

Статья размещена с любезного согласия автора, доктора исторических наук С.О.Кузнецова.

10.05.2014, 6521 просмотр.