Интервью Екатерины Казьминой с Евгением Ивановым

Евгений Иванов является автором нескольких статей и книг о витражах Санкт-Петербурга. Он участвовал в реставрации витражей в особняке С. П. Елисеева на наб. р. Мойки, 59, в Исаакиевском соборе, в Доме Общества поощрения художников на Б. Морской ул., 38. Его статьи посвящены секретам техники изготовления витражей, позволяющим передавать тончайшие нюансы цвета, особенностям восприятия произведений витражного искусства, а также трагической проблеме исчезновения петербургских витражей.

Совместно с Константином Севастьяновым им проведена активная работа по сохранению петербургских витражей, разработана программа передачи аварийных витражей в Музей истории города, представленная в 1993 году на заседании Фонда Спасения Санкт-Петербурга. В 1998 году Евгением Ивановым издана книга «Список утрат петербургских витражей (1917-1998)», в 2001 – «Каталог-путеводитель по витражам Санкт-Петербурга (период до 1917 г.)», в 2003 — «Фацетный витраж С-Петербурга рубежа 19-20 вв.; Травлёные и пескоструйные стёкла С-Петербурга на рубеже 19-20 вв».

— Евгений, Вы – человек известный в Санкт-Петербурге не только благодаря своим витражным работам, но и своей огромной коллекции витражных адресов. Расскажите, как появился интерес к витражу?

— Я пришел к этому увлечению, которое затем вылилось в профессиональную деятельность, через историю витража. Тогда я учился в Ленинградском Художественном Училище им. В. А. Серова по специальности «декоративная графика», сейчас эта специальность называется «графический дизайн». Однажды меня отправили сопровождать нашего кассира в бухгалтерию, которая находилась на Владимирском пр., 14, в здании бывшего столичного ломбарда. Я зашел в подъезд и увидел павлинов в окнах, исполненных в технике травления. Там были еще фрагменты небольшого витражика с маками, и мне этот рисунок очень понравился. Я потратил немало времени, сидя в подъезде и переводя его на кальку. Тогда витраж еще находился в хорошем состоянии, присутствовали павлиньи хвосты, которые сейчас, к сожалению, утрачены. Так у меня появилось желание посмотреть, где в городе еще сохранились витражи, и я стал заниматься тем, чем сейчас все занимаются: ходят по городу, созерцают, фотографируют то, что еще сохранилось, но постепенно исчезает.

— Когда Вы поступили в Художественно-промышленном училище им. В. И. Мухиной, то продолжили свои городские исследования? Нашли единомышленников?
 
— Я учился на кафедре керамики и стекла. Сейчас эту кафедру разделили, керамисты занимаются только керамикой, а художники по стеклу – стеклом. В мое же время нас учили работать и с тем, и с другим материалом. У нас была определенная широта образования, которой славилась наша кафедра. Помимо витражей я еще в то время интересовался печами, которых тоже в Петербурге сохранилось немало. Ходил по подъездам, квартирам, в которые пускали, фотографировал.
Но все же моим главным увлечением остался витраж с его волшебной таинственностью, хрупкостью, в обрамлении заброшенных и грязных петербургских подъездов со специфическим запахом. Как будто диковинный цветок среди человеческого безразличия.
Несколько лет спустя я увидел статью о витражах в журнале «Декоративное искусство», которую написала Аня Зорина, и очень обрадовался тому, что не один интересуюсь витражом. В статье говорилось о том, что в Петербурге сохранилось не более 80 витражных адресов. На тот момент в моей коллекции их было уже 150. Через некоторое время я познакомился с Константином Севастьяновым, который тоже был увлечен петербургским витражом. Мы объединили поиски, думали, что не дойдем и до 200 адресов, а в результате дошли до 650.

— Ничего себе, а ведь сейчас, говорят, осталось не более 300 адресов…
 
— Когда человек упертый и заинтересованный в предмете, какими были мы, то впитываешь информацию отовсюду. Сейчас, на мой взгляд, 99,9% витражей уже открыто, а тогда у нас был азарт первооткрывателей. И знакомые подсказывали, уже знавшие о моём интересе к витражам, и хождение по городу, и общение с петербуржцами помогало. В квартирах удалось найти много витражей.

— Потом, наверное, появился нюх коллекционера…

— Да, именно, и это очень помогало. Главной задачей я тогда ставил фиксирование произведений на пленку, потому что одними словами, конечно, невозможно описать художественный образ витража. Затем я сравнивал, сопоставлял, группировал, чтобы мои наблюдения вылились в общее представление о художественном явлении, которое существовало в Петербурге на рубеже 19-20 веков.
Ведь по существу витраж после революции на долгое время прекратил свое существование, закрылись витражные мастерские, прервалась традиция витражного производства.

— А какова была реакция жителей домов, в которых Вы фотографировали?

— Многие интересовались, что я фотографирую и чем занимаюсь. И когда я отвечал «витражи», то многим слышалось «метражи», и они интересовались, будут ли расселять дом. Большинство все-таки квартирный вопрос волновал сильнее, нежели сохранение наследия их домов. Многие, кстати, витражи просто не замечали. Жили себе и жили, а что там, в окне, мало кого волновало.
Витражи чаще разбирали и разбивали, чем воровали. Или выносили на помойку. Один прекрасный расписной витраж хозяева отдали, потому что им темно было в комнате. Они его отдали в жилищную контору, а как уж там им распорядились – неизвестно. Это говорит о культурном уровне людей, населявших эти коммунальные квартиры.

— К сожалению, потому что эти дома и квартиры изначально создавались для людей несколько иного уровня образования, воспитания и культуры. На меня ужасное впечатление произвел витраж на Введенской улице, 17. В этом подъезде еще очень красивый белый камин в стиле модерн. Но подъезд ужасающий, а на фоне этого камина собирается такая колоритная публика… и таких противоречий в Петербурге немало…

— Как сказали в КГИОПе, у каждого витража швейцара не поставишь, чтобы его караулить. Я прекрасно осознавал, что многие витражи рано или поздно уйдут. Во всяком случае, лучшее из того, что находилось в подъездах. За последнее время очень много фрагментов витражей, которые составляли более-менее цельную картину, было утрачено. Сейчас преобладают разрозненные фрагменты. Около 200 сюжетов из тех, которые я фотографировал, уже не существует.
Многие витражи удалось сохранить, их принимал на хранение Музей истории города. Но витраж все же интересен не только сам по себе, а в составе всего архитектурного ансамбля, для которого он был создан. Он составляет единое целое с интерьером и декоративно-прикладным насыщением дома. Не случайно архитекторы могли проектировать дом-розу и включать какие-то элементы растения или декоративных мотивов во все элементы здания.
Сохранением витражей много занимался Константин Севастьянов, он тряс инспекции. У нас была попытка снять несколько витражей из аварийных домов и передать их Музею истории города, где они и осели. Он разносил листовки по домам с призывами быть бдительными, следить за тем, чтобы окна не били и не выносили. В Фонде Спасения Петербурга поднимался вопрос о сохранении витражей.

— Благодаря Вам и Вашим коллегам-витражистам это искусство постепенно стало возрождаться в Петербурге. На кафедре керамики и стекла обучали производству витража?

— На кафедре керамики и стекла в мое время в первую очередь выпускали художников для промышленности, поэтому все за счастье для себя считали возможность попасть работать на стекольный завод. Потом наступили мрачные 90-е, когда населению перестали в больших количествах требоваться привычные до этого предметы обустроенного быта – палас, стенка и хрусталь в ней. Стекольные заводы начали закрываться, так как такое количество хрусталя стало никому не нужно. Художники по стеклу стали думать о том, куда бы применить свои творческие способности. Некоторые из них занялись витражом.
Еще на 3 курсе я познакомился с несколькими художниками-витражистами, которые работали на комбинате декоративно-прикладного искусства. В их числе были Юрий Петрович Пацкан, Юрий Арсеньевич Билибин. Потом я познакомился с Сергеем Султановским, в мастерской которого начал работу как профессиональный витражист.

— Расскажите про свою первую работу

— Первый заказ, который я получил в мастерской Султановского, был витраж для Адмиралтейского филиала ПромСтройБанка. Я нарисовал эскиз с петербургской тематикой, основной идеей избрал петербургские шпили. В другом окне запланировал композицию с двуглавым орлом, но руководство банка решило с орлом обождать и заказало Медного всадника. Это был 1991 год. Тогда я сделал два окна и, таким образом, будучи студентом, подрабатывал.

— А сейчас Ваши витражи находятся там же?

— Нет, там они уже давно не находятся. Насколько я знаю, там были установлены уже другие витражи, а, может, и их уже нет. Но фотографии сохранились.

— Надо полагать, в своих эскизах Вы использовали мотивы петербургского витража эпохи модерн, который так долго изучали?

— Да, конечно, к тому же увлек Сергея Султановского интересом к старым петербургским витражам. Показал ему несколько адресов неподалеку от мастерской, в бывшем Дзержинском районе. Он для себя извлек не только художественные, но и технические уроки в плане облуживания свинцовой оплетки, после чего он тоже стал облуживать витражи и более тщательно относится к деталям. Витражи модерна ведь чем интересны – они разнофактурные, в них использовалось более 20 фактур разных стекол. Они очень интересны по строгой сдержанности цвета, по подбору стекол, очень часто безупречному или, наоборот, неожиданному. Витраж модерна, в отличие от более раннего витража с росписью или готического витража, более ювелирный. Он рассчитан на то, чтобы его рассматривать с близкого расстояния, увидеть и оценить разницу фактур, графику. Этот витраж не столько живописный, сколько графичный, проявляющий красоту самого материала – стекла. Наличие фацетированных деталей, комбинирование кабошонов наподобие капель или линз, напоминающих воду. Проходя мимо такого витража ощущаешь игру света в стекле, он как бы оживает сверканием лучей в этой разнообразной фактуре.
Витраж эпохи модерна близок природе человека. В нем используются понятные лаконичные образы, исполненные простым, доступным языком. Эти образы сразу захватывают зрителя, в отличие от религиозных витражей, которые несут иную функцию — общение с Богом. Да вообще витраж – искусство очень многогранное, тонкое, волшебное поэтому я и увлекся им. К тому же, мне всегда нравилось что-то     делать руками.

— А свою исследовательскую работу Вы продолжили вести?

— Продолжил, правда, тогда еще не знал, выльется ли это в какое-то исследование, да и не думал об этом. Просто было интересно находить что-то     новое и подпитываться лучшими образцами, создавая при этом что-то     свое. Воспроизводить мне было не очень интересно, но вот пропускать через себя это хрупкое искусство, о котором мало кто имел представление… Это было интересно как мания коллекционера, поэтому я все фотографировал, тогда еще на слайды, на черно-белую пленку и создавал свой фотоархив.
А после окончания Мухинского училища создал собственную мастерскую

— И получили крупный заказ на реставрацию Алтарного образа Христа в Исаакиевском соборе…

— Да, эта реставрация буквально свалилась нам на голову в 1998 году. Прикоснуться к творению предков, тем более такого масштаба, было интересно и познавательно, тем более для людей, только начинающих свой творческий путь. История с этим витражом была следующая. В 1950-м году в Исаакиевском соборе произошел пожар из-за проблем с электрикой, которая освещала витраж с обратной стороны. Загорелись деревянные леса, и витраж начал гореть снизу, часть стекол выпала, свинец начал плавиться.
Огонь вовремя успели потушить, утраченной оказалась только небольшая часть в нижней правой части, там, где находились облака, по которым спускался с неба Христос.
В 50-е годы на адаптивном уровне была произведена реставрация при участии специалистов Экспериментальных мастерских и кафедры керамики и стекла Мухинского училища под руководством Е. В. Поповой. Витраж в процессе реставрации не вынимался из рамы. Холодной росписью были восстановлены куски, которые отсутствовали в витраже, качество свинцовой протяжки оставляло желать лучшего. Использовалось неподходящее по цвету брянское стекло и чуть ли не гуашью или масляными красками все это было поверху расписано. Во всяком случае, так выглядела нижняя часть.
На верхней части была и обжиговая роспись, поэтому некоторые фрагменты мы сохранили. Не знаю, чем было продиктовано условие не вынимать витраж из рамы – руководством Исаакиевского собора или сжатыми сроками работы. Качественно перебрать витраж, заменить стекла и свинцовую протяжку можно только на наборном столе, вынув витраж. Но тогда, очевидно, задача была законсервировать витраж для последующих поколений реставраторов.
Мы исправили также одну иконографическую ошибку. В нимбе повторялась буква О, хотя, согласно архивным фотографиям, должна была быть Омега. Мы исправили эту ошибку при реставрации.

— Какие Вы использовали материалы?

— Мы использовали современные краски и старались, чтобы наша роспись была похожа на оригинальную. Сейчас можно найти практически любые оттенки стекла. Конечно, мы пользовались современными материалами, потому что специально создать завод по производству стекла, аналогичного мюнхенскому, которого создавались десятки различных оттенков и которое позволяло передать настроение и душевное состояние человека, не представляется возможным. Даже у немцев сейчас нет такого производства, которое было в 19 веке, в период возрождения витражного искусства.
Во время реставрации были интересные находки: отпечатки пальцев художника, который расписывал эти стекла, «свинцовые слезы» на лике Христа. Поскольку витраж горел, то олово пролуженного стекла начало стекать даже в верхней части витража, куда огонь еще не успел добраться. И получилось так, как будто Христос в огне плакал – это всех нас поразило.

— После этой масштабной работы, наверное, посыпались заказы?
 
— Нет, после этой работы ничего не посыпалось, это было получение опыта. А заказы в основном приходят не от рекламы, а от знакомых архитекторов, дизайнеров. Случайных людей очень мало приходит… А вообще работа есть всегда.

— Как бы вы охарактеризовали свою творческую манеру?

— Из искусства модерна я извлек любовь к разнофактурному стеклу. Ювелирность, свойственная витражу модерна, присутствует и у меня. Выбираю для работы достаточно сдержанные цвета. В работе стараюсь использовать все преимущества материала, то есть стекла. Видимо, такое отношение к стеклу пришло после обучения на нашей кафедре: один материал не должен имитировать другой, тем более такой эффектный материал, как стекло. Когда я рисую эскиз витража, я скорее размышляю как график, для меня линии рисунка первичны. Конечно, я имею представление о цвете, фактуре стекла, в котором мой замысел будет воплощен, но это уже на втором месте.
Но, бывает, иду от обратного – сперва заварю живописную кашу, а потом пытаюсь привести это в законченный вид, прорисовывая и разбираясь в деталях этой «каши». Стараюсь исходить из задачи, которая ставится, из интерьера

— В технологию вносите какие-то усовершенствования?

— Как я уже говорил, сперва возникает образ. Потом уже начинаешь думать о том, как технически его воплотить в жизнь. Исполнить в принципе можно многое, но техника витража тоже не безгранична. Если требуются какие-то выпуклые детали, мелкие вкрапления, то они, конечно, будут присутствовать.
Сейчас, кстати, некоторые художники – витражисты начинают говорить о том, что они изобрели какие-то новые техники. Я не знаю ни одного художника у нас в городе, который бы действительно изобрел что-то     новое, что до него никем не использовалось. Просто у нас в свое время не было хорошей технической базы, приходилось многому учиться самим, хотя инструментов в витражной технике на сегодняшний день существует достаточно, чтобы создать любой художественный образ. Главное – уметь умело этими инструментами пользоваться.

— То есть, по большому счету, технология изготовления витража не изменились с начала 20 века?

— В основном, все занимаются классическим свинцово-паечным витражом или витражом в технике Тиффани, собранным на фольгу. Сейчас доступно множество современных материалов. Если чего-то     не хватает, то всегда можно компенсировать это росписью, алмазным гранением или гравировкой, спеканием. Главное, чтобы замысел был интересным и исполнение ему соответствовало. Вот с замыслом сейчас у многих, на мой взгляд, больше проблем, нежели с технической подготовкой. Часто не хватает творческой составляющей, идеи. Я тоже с этим часто сталкиваюсь. А ведь витраж — это наборная техника, тут надо сразу четко представлять, как оно будет. Потому что, когда соберешь, то уже лишним мазком не исправишь.

— Что-то из современных витражей Вам нравится?

 — Да, например, в доме на Стремянной улице сделан витраж с совами в духе финского модерна, очень интересный. Не знаю имени автора, к сожалению. Есть очень удачные витражи на религиозные сюжеты в храмах. Нравятся работы живописца Юрия Зенина, его умение расписывать стекло в духе классицизма, у него цвета очень хорошие. Он выпускник Академии Художеств, все-таки если классическая школа за спиной, то это в любом виде художественной деятельности помогает.

— Какие свои работы Вы считаете наиболее удачными и где их можно увидеть?

— Рад, что удалось что-то   сделать в плане рестарации городских витражей. Это реставрация витражей Владимира Дмитриевича Сверчкова на тему сказок братьев Гримм в особняке Ф. К. Сан-Галли на Лиговском проспекте, витража в Доме Общества поощрения художников на Большой Морской ул., 38, в доме купца П. Я. Бекеля на 2-й линии Васильевского острова, 23, плафон особняке С.П.Елисеева на Набережной реки Мойки, 59. Приходилось реставрировать и витражи советского периода — в ОАО «Хлебный дом» на Смоленской ул., рядом с Московским проспектом. Там как раз были витражи работы Ю. П. Пацкана, посвященные взращиванию и производству хлеба. Я делал декоративное остекление в алтаре капеллы Святого Александра Невского в Петергофе, в квартире на Суворовском реставрировал старый витраж.

— В Петербурге существует профессиональное сообщество витражистов?

— Наше сообщество, к сожалению, разобщенное. Каждый сидит в своей мастерской… Хотя, конечно, чтобы начался прогресс, иногда полезно пообщаться друг с другом и посмотреть, кто что делает, обменяться творческим опытом.

— Разобщенное витражное сообщество проводит конференции?

— Конференции интересуют только исследователей, а витражистам главное – засветиться, чтобы заказы потом шли.

— И чтобы их потом исследовали исследователи… А выставки проводите?

— У нас никто о выставках друг другу не сообщает, лучше появиться где-то     самому…В Союзе художников несколько лет назад проводились три выставки «Витраж 2004» «Витраж 2005», «Витраж 2006» и на этом все.
Что касается выставочной деятельности, то у многих витражистов, которые работают на заказ, не хватает ни душевных, ни физических сил. Потому что у мастера обычно остается только фотография своего произведения и какие-то эскизы, пробники. На изготовление квадратного метра сложного витража может потребоваться месяц, он может состоять из 400-500 фрагментов, поэтому достаточно сложно подгадать с ним к выставке перед тем, как отвезти на объект, на котором он должен быть установлен.
Но, в целом, конечно, ситуация сейчас гораздо лучше, чем была. И грамотных специалистов появилось много, так как кроме Академии Художеств и Мухинского училища Училище им. Н. К. Рериха выпускает специалистов, Институт культуры… Появилась определенная традиция, опыт, который можно передать молодым специалистам.

Апрель, 2010
Санкт-Петербург
Екатерина Казьмина

Все фотографии для публикации предоставлены Евгением Ивановым.